Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, но… В театр ведь приходят не из-за денег, а из-за любви!
– Однако деньги оказываются весьма кстати, когда хочется кушать и иметь крышу над головой. Насколько мне известно, вы задолжали за квартиру?
– Да, немного…
– Ваша нынешняя работа дает вам заработок, вполне достаточный для того, чтобы оплачивать жилье, мистер Проктор. Так в чем же дело? Вы – игрок?
– О нет, ни в коем случае!
– Значит, просто не научились обращаться с деньгами?
– Нет, это тоже неверно. Видите ли, я… вкладываю деньги. В себя. Я беру уроки мастерства и сценической речи, я стараюсь поддерживать себя в соответствующей форме. Все это обходится недешево – особенно здесь, в Нью-Йорке. Возможно, вам, лейтенант, это покажется глупостью, но это неотъемлемая часть моего ремесла. Так сказать, средства производства. Я даже думал найти какой-нибудь приработок, чтобы залатать дыры в моем бюджете…
– Но теперь, со смертью Ричарда Драко, в этом отпала необходимость, не так ли?
– Пожалуй. – Проктор помолчал, размышляя. – Откровенно говоря, я не представлял, как выбраться из этой пропасти. Безденежье занимало все мои мысли, хотя я и привык к бедности. Теперь мне, конечно, будет легче… Нет, не подумайте чего, лейтенант! Как бы то ни было, театр потерял своего выдающегося представителя, а я – своего кумира. Но если говорить откровенно, что-то во мне трепещет от счастья при мысли о том, что теперь я смогу играть Воула.
Внимательно глядя под ноги, Ева спускалась по вонючей лестнице.
– Как же можно быть таким наивным? Таким простодушным? – недоумевала она.
– Он из Небраски, – сообщила Пибоди, на ходу раскрывая свой блокнот.
– Откуда?
– Из Небраски. – И Пибоди неопределенно махнула рукой куда-то на восток. – Деревенский парень. Подвизался в местных театрах, снимался на видео, в рекламных роликах, в эпизодических ролях. В Нью-Йорке он всего три года. Там, в Небраске, до сих пор выращивают такую простодушную деревенщину, а еще – сою и кукурузу.
– Так или иначе, но он остается в списке главных подозреваемых. Раньше он торчал за кулисами, а теперь имеет реальный шанс получить главную роль. Кроме того, он живет как нищий в этом логове. Деньги и честолюбие – очень сильные побудительные мотивы. Он мечтал стать Драко, а кратчайший путь к этому – устранить самого Драко.
Ева и ее помощница сели в машину.
– У меня родилась одна идея, – проговорила Пибоди.
Ева посмотрела на часы.
– Ух, чертова пресс-конференция! Так что там у тебя за идея?
– Да так, одна теория.
– Валяй, выкладывай.
– Только сначала, если можно, я хотела бы купить соевую сосиску.
– О господи! Что за теория-то?
– Я тут все думаю об актерах… Хороший актер во время спектакля влезает в шкуру своего персонажа. Но другая его часть остается как бы в отдалении: оценивает партнеров, вспоминает, в какую часть сцены идти после тех или иных слов, следит за реакцией зрителя… Так вот моя теория заключается в том, что человек, подменивший нож, был актером.
– Скорее уж режиссером, который поставил взаправдашнее убийство.
– Он мог быть даже техническим работником, но в душе являлся актером. Хорошая теория?
– Идиотская! – отрезала Ева и повернула за угол. Там, у края тротуара, дымился лоток, с которого бородатый турок продавал горячие хот-доги. Ева затормозила. – Иди за своей сосиской.
– Вы что-нибудь хотите?
– Кофе, но только не из этой помойки на колесах.
Пибоди вздохнула:
– Умеете вы испортить аппетит.
Тем не менее она вылезла из машины, перешла улицу и вернулась с гигантской соевой сосиской и огромным стаканом диетической коки. Это был способ самообмана: таким образом Пибоди пыталась уверить себя в том, что следит за фигурой.
– Ну что, теперь довольна? – спросила Ева, когда помощница плюхнулась на сиденье и засунула в рот один конец сосиски.
– М-м-м… Вкуснятина! Не хотите куснуть?
Пибоди спасло только то, что в этот момент запищал телефон и включился автоответчик. Это была Надин Ферст, репортер с «Канала-75».
– Даллас, это я. Возьми трубку! Мне нужно срочно с тобой поговорить.
– Ага, сейчас… – сварливо проговорила Ева и трубку, естественно, не сняла. Еще раз завернув за угол, она поехала по направлению к штаб-квартире полиции. – С какой стати она решила, что я дам ей эксклюзивное интервью до официальной пресс-конференции?!
– Может, потому, что вы подруги? – промычала Пибоди с набитым ртом.
– Не до такой же степени!
Однако Надин все еще не отключилась.
– Даллас, – вновь заговорила она, и в голосе ее звучало странное напряжение. – Это очень важное дело и… личное. Если ты меня слышишь, пожалуйста, ответь. Назначь мне встречу где угодно и когда угодно.
Выругавшись, Ева сорвала трубку с рычагов.
– В «Голубой белке», прямо сейчас.
– Даллас…
– В твоем распоряжении десять минут, так что советую поторопиться.
Вскоре Ева уже входила в «Голубую белку». Она давно здесь не была и сейчас отметила, что помещение выглядит еще более запущенным и пропыленным, чем раньше. В воздухе витал все тот же запах марихуаны.
И все же это невзрачное место всколыхнуло в душе Евы ностальгические чувства. Когда-то здесь выступала ее подруга Мевис. В нарядах, которые не поддаются никакому описанию, она прыгала по сцене, извивалась и даже не пела, а кричала песни. А как-то раз, расследуя особо запутанное дело, Ева пришла сюда с единственной целью – напиться до положения риз, чтобы только не думать о работе. Однако Рорк вычислил ее и забрал раньше, чем она успела осуществить задуманное. В ту ночь она впервые оказалась в его постели.
Тогда же Ева выяснила, что секс с Рорком – гораздо более эффективное средство для того, чтобы забыться, нежели виски, грохочущая музыка и скачущая толпа.
Так или иначе, «Голубая белка» с ее неаппетитными кушаньями и равнодушными официантами все занимала определенное место в жизни Евы Даллас.
Ева скользнула за столик, отгороженный от зала высоким барьером, и решила, что в память о прежних временах можно даже выпить чашечку здешнего чудовищного кофе. В следующую секунду она увидела входящую Надин.
– Спасибо, что согласилась встретиться, – сказала Надин, остановившись у столика и разматывая длинный разноцветный шарф. – Пибоди, ты не обидишься, если я попрошу тебя оставить нас на минутку вдвоем?
– Без проблем, – откликнулась Пибоди. Увидев, что глаза журналистки затуманены какой-то неведомой печалью, она ободряюще сжала ее руку. – Я посижу в баре и посмотрю телевизор.